Семантика фреймов, по Ч. Филлмору, рассматривает множество фреймов интерпретации как альтернативные «способы видения вещей». Наиболее существенно то, что «семантика фреймов допускает существование фреймов, каждый из которых имеет единственного представителя в сфере лексики, возможность, в принципе отвергаемая теорией лексического поля» [Филлмор 1988: 62]. Ч. Филлмор приводит пример: «Мы хорошо понимаем лексические единицы типа devein, или scratch «царапина», не ощущая никакой необходимости знать <…> слова, которым они парадигматически противопоставлены»). Ч. Филлмор считает, что ситуация с фреймами интерпретации подобна тому, что Фоконье сказал о ментальных пространствах: «Они не являются частью языка как такового <…>, однако язык не может обойтись без них» [Филлмор 1988: 65].
Таким образом, язык определяет зависимость между выбором языковых выражений и фреймами интерпретации. Часть фреймов создана языком (пример с отелями), часть существует независимо от языка, отражаясь в нем. Фреймы вводятся в процесс понимания текста вследствие их «активации» интерпретатором или самим текстом, например, тогда, когда интерпретатор в состоянии приписать ему интерпретации, поместив в модель, которая известна независимо от текста. Фрейм «активируется» текстом, если некоторая языковая форма или модель обычно ассоциируется с рассматриваемым фреймом. (Интерпретатор, зная о культурных традициях, легко «активирует» контекст рождества во фразе «Мы откроем подарки только утром», включив слово рождественские). Фреймы могут быть врожденными (знание черт лица), могут возникать в ходе накопления когнитивного опыта (установления, нормы), иногда полностью зависят от языковых выражений (неделя, названия месяцев).
Обращает на себя внимание позиция Ч. Филлмора по поводу того, насколько такие структуры знания должны подлежать лингвистическому описанию: «Нельзя считать осмысленным требование к лингвистике о том, чтобы она ввела в сферу своего исследования все знания такого рода; однако лингвистика должна представлять себе, как возникает такое знание, как оно функционирует в формировании категорий значения, как оно действует в процессе понимания языка и т.д. <…> подход семантики фреймов к значению существенно более энциклопедичен, чем подход традиционный. <…> она не стремится установить априорное различие между собственно семантикой и (идеализированным) концептом понимания текста» [Филлмор 1988: 66].
Ученый подчеркивает, что истинная теория семантики естественного языка все же нуждается в исследовании того, «как знание вводится в процесс интерпретации, какие его части обычно получают отражение в языке и т.п.», и рассматривает процесс интерпретации естественноязыкового текста как процедуру, которая позволяет добиться максимально богатой интерпретации, извлекающей из текста все, что возможно.
Касаясь проблемы языкового представления фрейма, Е.В. Рыжкова считает, что лингвистическим аналогом и представлением фрейма, содержащегося в сознании, может служить тематическая группа. В качестве тематической группы (ТГ) она рассматривает «объединение слов различных частей речи, именующих предметы, качества и процессы, связанные в человеческом опыте с определённым предметом, задающим
«тему». Иными словами, лексика определенной ТГ «обслуживает», служит ословливанию того или иного фрейма. Поскольку фрейм представляет собой некую структуру данных, сети отношений, ТГ также структурирована, ее члены являются именами терминов фрейма – связанных с ним субфреймов. Таким образом, фреймы отдельных предметов и ситуаций представляют собой вербально-образные комплексы. Далее она
развивает свою мысль в русле идей Ч. Филлмора: при появлении в поле зрения индивида какого-либо терминала фрейма последний активируется весь. Поэтому, считает Е.В. Рыжкова, предъявление того или иного слова, входящего в ТГ, также способствует активации всего фрейма или его части, достаточной для адекватной передачи соответствующего знания. Сознание человека достраивает недостающие терминалы фрейма в соответствии с опытом. При столкновении с новой ситуацией человек подбирает в сознании наиболее подходящий фрейм для ее структурирования и осмысления, что оказывается возможным благодаря гибкой структуре фрейма.
Перспективным, на наш взгляд, является лингвистический подход к анализу когнитивных структур, предложенный А. Бабушкиным, который занимается типологией структур представления знаний в лексической системе языка. Ученый считает, что, широко используя термин схема, фрейм, сценарий и др., когнитологи, во-первых, «по-разному осмысливают содержание одних и тех же терминов, служащих для обозначения данных репрезентаций»; во-вторых, «интерпретируют схемы, фреймы и сценарии как формы организации и структуры представления знаний <…>, но не связывают их с семемным составом языковых единиц; втретьих, «в исследованиях практически отсутствует методика обнаружения концептов и, следовательно, не констатируются лингвистические принципы их дифференциации»; в-четвертых, «в специальной литературе <…> мало говорится о мыслительных картинках, они, как правило, не приводятся в одном ряду со схемами, фреймами и сценариями. Сценарий представляется как совокупность поэтапных действий, хранимая в памяти в виде определенной модели (например, «посещение ресторана»), но до сих пор сценарий не трактовался как вид концепта» [Бабушкин 1999: 40].
Признавая справедливость слов ученого, остановимся на предложенном им способе обнаружения концептов на основе лингвистического подхода к их описанию. А.П. Бабушкин полагает, что идеальная сущность концепта «улавливается» словом и хранится в его определении, которое мыслится в «свернутом» виде, «представлено в совокупности сем, формирующих систему». В слове и его определении фиксируются результаты когнитивных усилий человеческого разума. Характер сем, эксплицируемых в словарной дефиниции, позволяет судить о различиях концептов, которые ученый предлагает дифференцировать как мыслительные картинки, схемы, фреймы, инсайты, сценарии. Таким образом, термин концепт, в понимании А.П. Бабушкина, - понятие родовое, в то время как представленные выше термины – понятия видовые. По А.П. Бабушкину, образные семы регистрируют мыслительную картинку; семы меры, пространства объективизируют схему (дорога – полоса земли, стезя, направление и расстояние от места до места), некоторые гиперонимы могут быть схемами (обувь), архисема может актуализировать фрейм; семы устройства, дизайна соответствуют инсайту; семы развития, динамики репрезентируют сценарий. Весьма важным является наблюдение, что концепты, стоящие за фразеосочетаниями, формируются в виде тех же когнитивных структур, что и слова, следовательно, их можно дифференцировать таким же образом. Ученый предлагает применить указанные модели для дифференциации пресуппозиций, «когда предметом внимания <…> будет выступать по-особому организованная имплицитная информация, разделяемая участниками коммуникативного акта» [Бабушкин 1999: 40].
Таким образом, в интерпретации А.П. Бабушкина, концепт подлежит экспликации посредством анализа сем, репрезентирующих когнитивные знания, т.к. «концепт – структура представления знаний, пресуппозиция – имплицитный смысл высказывания» [Там же: 41].
«Сравнительное изучение языков важно и существенно для постижения всей совокупности духовной деятельности языков, причем пренебрежение этим изучением немедленно обнаруживает себя в виде значительных лакун», - говорил Гумбольдт, имея в виду различное влияние языков друг на друга, в том числе и вступление языков в живое взаимодействие друг с другом.
В числе многих дисциплин, оказавшихся под влиянием идей когнитивной лингвистики, Э.Д. Сулейменова называет и контрастивную лингвистику, имеющую непосредственный выход к проблемам когитологии: «Определение знания языка в терминах когнитивной лингвистики и включение его в общий массив знания, интегрирующегося в целостность и создающего так называемую «картину мира», дает хорошую возможность уточнения понятия «языковая картина мира» в связи с двуязычием» [Сулейменова 1996: 45]. Далее подчеркивается, что признание когнитивной лингвистикой ориентации на знания в качестве ведущего принципа речевой деятельности влияет на формирование принципов обучения языку с позиций контрастивной лингвистики, и точек соприкосновения когнитивной и контрастивной лингвистики достаточно много.
Контрастивная лингвистика, являясь, по сути, интегральной наукой, оформилась в последнее десятилетие в самостоятельное направление со своим предметом, объектом, кругом задач, собственными методами. Что касается последних, то нет ни одного лингвистического метода, ни одной современной языковедческой теории, которую не попытались бы использовать в контрастивных целях (Гак, Сулейменова).
Контрастивная лингвистика, по Э.Д.Сулейменовой, «устанавливает сходства и различия сопоставляемых языков и, исходя из этого, занимается поиском наиболее эффективных путей изучения одного (или обоих) языка». [Сулейменова 1996: 15]. Различаются следующие виды контрастивного анализа: 1. «Чистый» контрастивный анализ (Т. Слама-Казаку) «направлен на сравнение двух языковых систем и обнаруживание на этой основе специфических черт, свойственных каждой языковой системе, с тем, чтобы совершить процесс обучения второму языку» (Сулейменова). На помощь ему привлекаются «анализ ошибок», психолингвистический анализ, статистический, количественный анализ и др. (комплексный контрастивный анализ). 2. «Горизонтальный» контрастивный анализ производится на основании независимых описаний двух языков путем перехода от одного языка к другому, и наоборот. 3. «Вертикальный» контрастивный анализ (Т.П. Кшешовский) основан на единой двуязычной грамматике. Функции контрастивного анализа заключаются в отражении «интуиции идеального билингва относительно связи двух языков, которыми он владеет» (Джеймс). 4. Двусторонний контрастивный анализ. При двустороннем контрастивном анализе основанием сопоставления является tertium comparationis (третий член сравнения), с которым сравниваются оба языка.