Эту идею подхватывают и по-своему интерпретируют Э. Сепир, Б. Уорф, Й. Трир, Г. Ипсен, В. Порциг и др. Общим лейтмотивом в их различных по диапазону исследованиях звучит мысль о том, что язык народа сам создает мировоззрение и картину мира, а разные языки порождают различные взгляды на мир. Наиболее конкретное воплощение эти взгляды получили в теории лингвистической относительности (Sapir; Whorf ), суть которой заключается в следующем. Каждый язык содержит культурно предписанные категории, посредством которых личность не только общается, но также анализирует окружающий мир, замечает или игнорирует отдельные отношения и явления, направляет свои рассуждения и, в конечном итоге, строит мир своего сознания. По образному выражению Д. Хаймса, языки не сегментируют по-разному одну и ту же картину мира, как если бы различные мозаики были вырезаны из одного и того же полотна. Миры, в которых живут различные общества, являются различными мирами, а не одним и тем же миром, к которому прикладываются различные ярлыки. Как отмечает Г.В. Елизарова, «Д. Хаймс был первым, кто по-новому сформулировал связь языка с культурой <...>, отметив, что развиваемая им этнография говорения призвана заполнить пробел между тем, что изучается лингвистами, то есть системой и структурой языка, и тем, что изучается этнографией, т.е. особенностями культуры. В таком понимании лингвистические единицы могут обладать культурным компонентом значения, который чаще всего носит индексальный характер и отсылает к системе ценностей соответствующей культуры» [Елизарова 2000: 58-59].
Термин «картина мира», появившийся в рамках физической науки на рубеже XIX-XX вв. (Г. Герц, М. Планк), получает в философии и лингвистике новую жизнь, заняв прочные позиции в философских и лингвистических исследованиях
(Л. Витгенштейн, К. Ясперс, Л. Вайсгербер и др.). Точки зрения ученых относительно взаимоотношения языка и мышления в «картине мира» различны, к термину «картина мира» относятся зачастую как к метафоре, сам термин вызывает к жизни новые терминообозначения, применяется в различных контекстах и не всегда однозначно, однако идея «картины мира» в последнее время, по-видимому, начинает наполняться именно тем содержанием, которое подразумевалось В. фон Гумбольдтом. Так, в трудах ученых советского периода (Г.В. Колшанский, Б.А. Серебренников, В.Г. Гак, Ю.Д. Апресян, Ю.Н. Караулов и др.) не отрицается влияние языка на способ мышления: «носители разных языков могут видеть мир немного поразному, через призму своих языков» [Апресян 1995: 37]. Однако ученые говорят об отражательной способности языка: «в целом не язык навязывает нам то или иное восприятие действительности, а, напротив, действительность неодинаково отражается в различных языках в силу нетождественных условий материальной и общественной жизни людей» [Колшанский 1990: 24]. Если быть точнее, «результатом отражения являются концепты или понятия <…> Язык не отражает действительность, а отображает ее знаковым образом» [Серебренников, роль... 1988: 6]. Здесь нелишне обратиться к образной формулировке, которую еще в XIX веке дал языку А.А. Потебня: «Язык можно сравнить со зрением. Подобно тому, как малейшее изменение в устройстве глаза и деятельности зрительных нервов неизбежно дает другие восприятия и этим влияет на все миросозерцание человека, так каждая мелочь в устройстве языка должна давать без нашего ведома свои особые комбинации элементов мысли»
[Потебня 1993: 163].
Таким образом, «картина мира», отображенная в сознании человека, есть
- «исходный глобальный образ мира, лежащий в основе мировоззрения человека, репрезентирующий сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющийся результатом всей духовной активности человека» [Постовалова, роль...1988: 21];
- «вторичное существование объективного мира, закрепленное и реализованное в своеобразной материальной форме, которой является язык, выполняющий функцию объективации индивидуального человеческого сознания лишь как отдельной монады мира» [Колшанский 1990: 15];
- «результат переработки информации о среде и человеке» [Цивьян 1990: 5].
Уже в работах Л. Вайсгербера, который первым ввел в лингвистический научный обиход термин «картина мира», наблюдается обращение к двум понятиям – Weltbild и Sprachliche Gestaltung der Welt, «которые характеризуются свойством репрезентировать реальность и в равной степени могут рассматриваться как «картина мира». Первое <…> включает, очевидно, всю сумму языкового содержания, второе представляет собой сумму внутренних форм данного языка» [Караулов 1976: 244]. Как считает Ю.Н. Караулов, под «картиной мира» стали понимать два аспекта рассмотрения семантики (=лексики): либо общую, интегральную ее картину, все языковое содержание, либо специфические черты семантики данного языка (интегральный и дифференциальный аспекты) (И. Лярошетт, С. Эман и др).
В 60-х годах Г.А. Брутян предлагает ввести для разграничения указанных аспектов понятия «концептуальная модель мира» и «языковая модель мира». Под концептуальной моделью мира Г.А. Брутян имеет в виду «не только знание, которое выступает как результат мыслительного отражения действительности, но и итог чувственного познания, в снятом виде содержащийся в логическом отражении», под языковой моделью мира – «всю информацию о внешнем и внутреннем мире, закрепленную средствами живых, разговорных языков» [Брутян 1973: 108]. Эту точку зрения поддерживает
А.А. Уфимцева. Б.А. Серебренников, В.И. Постовалова, Е.С. Кубрякова решают этот вопрос несколько иначе: концептуальная картина мира шире языковой, посколько в её создании участвуют разные типы мышления.
Так, Б.А.Серебренников доказывает тезис о полиморфном характере мышления, не отрицая того, что словесное мышление – основной тип (наряду с невербальными типами мышления: образным, практическим, редуцированным, поисковым и т.д.). Е.С. Кубрякова полагает, что субстрат концептуальной системы – концепты, образы, представления, известные схемы действия и поведения и т.п., некие идеальные сущности, не всегда связанные напрямую с вербальным кодом. Как только носителями определённого языка получена обусловленная чисто языковыми свойствами «дополнительная информация о мире» и в распоряжение говорящих попадает некий круг сведений об объектах мира и его членении, рефлексы этих сведений пополняют концептуальную систему говорящих на данном языке. Принимая в целом точку зрения Б.А. Серебренникова, Е.С. Кубряковой, мы считаем, что в исследованиях, связанных с контрастивным анализом двух языков, когда несовпадения могут быть обусловлены причинами как внеязыковыми, так и собственно-языковыми, особую актуальность приобретает выявление и «языковых периферийных участков, которые выступают носителями дополнительной информации о мире» (Брутян), и той области «концептуальной картины мира», которая не совпадает с «языковой картиной мира». Поэтому более целесообразной с точки зрения научного анализа представляется следующая схема соотношения концептуальной и языковой картин мира. В своём основном содержании они совпадают. За пределами языковой картины мира остаются участки концептуальной картины мира, связанные с особенностями концепта; в свою очередь языковая картина мира имеет периферийные участки, выходящие за рамки концептуальной, обусловленные только особенностями конкретного языка, варьирующие от языка к языку.
Весьма оригинально, как нам кажется, пытается решить вопрос о картине мира Ю.Н. Караулов, который считает более конструктивным введенное Г.А. Брутяном понятие моделей мира – языковой и концептуальной. Основными элементами, составляющими «языковую модель мира» (ЯММ), учёный считает семантические поля, тогда как «концептуальная модель мира» (КММ) складывается из единиц более высоких уровней - групп и сверхпонятий, представляющих собой «константы сознания». Ю.Н. Караулов приходит к выводу о том, что большая специфичность ЯММ, варьируемость, зависимость от КММ делают соотношение этих разноуровневых моделей аналогичным соотношению нормы и структуры в языкознании, и между ними нет непереходимой границы. ЯММ и КММ имеют много общего: обе представляют собой способ существования лексики в сознании носителя, обладают потенциальностью, свойством прегнантности (способностью развертываться во времени), восходят к одним и тем же источникам, «складываясь из структуры словаря, связанной с ней <…> грамматики и, наконец, идеологии, помогающей установить зависимость между разрозненными элементами и воссоздать целостную картину» [Караулов 1976: 274]. Эта картина, считает Ю.Н. Караулов, организована не по языковым законам, а по «законам мира», что позволяет говорить о «лингвистической семантике», сфера которой поглощается ЯММ, и «семантике отражения», которая относится к КММ. Такая трактовка приводит учёного к логическому выводу о многоярусности, объёмности самой картины мира. Низшие ярусы (ЯММ) фрагментарны, динамичны, характеризуются наличием лакун, пробелов, «дыр», которые отчётливо обнаруживаются при сравнении с другим языком, при проекции ЯММ на другую плоскость. КММ отличается большей устойчивостью, универсальностью, системностью, главную роль в ней играют научные представления и идеология. КММ, являясь частью картины мира, покрывает лакуны. «Расхождения между языковыми моделями мира внутри одной языковой общности и между ЯММ разных языков нейтрализируются в значительной степени на уровне КММ, что и обеспечивает взаимопонимание» [Караулов 1976: 273].