Современные реалии в баснях И.А. Крылова
На фоне высокоторжественной патетической лирики двенадцатого года весьма резко выделяются басни И.А. Крылова.
В год Отечественной войны 1812 года Крылов становится политическим писателем, именно того направления, которого держалось большинство русского общества. Также ясно политическая идея видна и в баснях двух последующих годов, напр. «Щука и Кот» (1813) и «Лебедь, Щука и Рак» (1814; она имеет в виду не Венский конгресс, за полгода до открытия которого она написана, а выражает недовольство русского общества действиями союзников Александра I).
«Обоз»
Впервые напечатана в «Сыне отечества», в ноябре 1812 г.
Басня касается стратегии и тактики Кутузова в Отечественной войне 1812 г. Полководец подвергался постоянным нападкам со стороны Александра I и военной молодежи из-за уклонений от решительных сражений под стенами Москвы и после сдачи ее Наполеону, Крылов оправдывал неспешные, но продуманные действия Кутузова, должные, как понимал баснописец, привести к полному краху Наполеона, и порицал повеления Александра I, торопившего Кутузова и толкавшего его к промахам и ошибкам. Не менее досадны были для Кутузова ропот и горькие нарекания его молодых сподвижников. Вероятно, Крылов не знал о словах, сказанных старым фельдмаршалом принцу Вюртембергскому: "Наши молодые горячие головы негодуют на старика, что я удерживаю их порывы. Они не обращают внимания на обстоятельства, которые делают гораздо более, нежели сколько могло бы сделать наше оружие". Тем значительнее историческое, политическое и военное чутье Крылова, чья басня защищала Кутузова и его план от наскоков неопытных молодых людей. Их патриотические чувства были объяснимы, но не становились от этого более истинными.
Тем самым под образом "коня доброго" Крылов имел в виду Кутузова с его осторожностью и выдержкой при отражении наполеоновского нашествия.
А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже. — Прозрачный намек на Александра I, по вине которого было проиграно Аустерлицкое сражение.
Крылов оправдывает здесь осторожную тактику Кутузова и кажущуюся медленность его действий, вызывавших неудовольствие со стороны Александра I, требовавшего более решительных мероприятий. В рескрипте на имя главнокомандующего, полученном Кутузовым за несколько дней до Тарутинского сражения, Александр I указывал, что Кутузов мог бы «с выгодою атаковать неприятеля... и истребить оного», при этом подчеркивалось, что Кутузов должен показать «решительность и деятельность». Однако мудрая и осмотрительная тактика Кутузова вскоре оправдала себя.
Слова в заключительном нравоучении «А примешься за дело сам, так напроказишь вдвое хуже», вероятно, являлись злым намеком на Александра I, который, командуя армией в войне с Наполеоном в 1805—1807 г., благодаря своей непредусмотрительности и поспешности потерпел ряд поражений.
«Волк на псарне»
Впервые напечатана в «Сыне отечества», в октябре 1812 г. Автографы: ПБ 11, ПБ 5. Написана в первых числах октября в связи с получением в Петербурге известий о попытке Наполеона вступить в мирные переговоры через Лористона, имевшего 23 сентября 1812 г. свидание с Кутузовым. Лористон передал Кутузову мирные предложения Наполеона, приведенные в донесении Кутузова Александру I. В них указывалось, что Наполеон «желает положить предел несогласиям между двумя великими народами и положить его навсегда». Кутузов решительно отклонил предложения Наполеона и 6 октября нанес поражение французским войскам при Тарутине.
По свидетельству современника «Крылов, собственною рукою переписав басню, отдал ее жене Кутузова, которая отправила ее в своем письме. Кутузов прочитал басню после сраженья под Красным собравшимся вокруг него офицерам и при словах: «а я приятель сед», снял свою белую фуражку и потряс наклоненною головою». Об успехе, который имели патриотические басни Крылова в армии, свидетельствует письмо К. Батюшкова Н. Гнедичу от 30 октября 1813 г.: «Скажи Крылову,— писал Батюшков,— что... в армии его басни все читают наизусть. Я часто слышал их на биваках с новым удовольствием».
«Ворона и курица»
Басня, как известно, не принадлежит к жанрам, в которых решаются большие исторические проблемы. Басни Крылова — удивительное исключение. Ибо не будет преувеличением сказать, что, пожалуй, никто из русских писателей того времени не подошел к пониманию подлинно народного характера Отечественной войны так близко, никто не выразил именно народного взгляда на нее с такою отчетливостью, с какою это сделал великий русский баснописец.
Один из красноречивейших примеров в этом отношении — знаменитая басня «Ворона и Курица».
Уже в экспозиции басни Крылов проводит мысль, отчетливо противостоящую точке зрения правительственных кругов,— мысль об исторической правоте М.И. Кутузова, который, «противу дерзости искусством воружась, вандалам новым сеть поставил и на погибель им Москву оставил». Народ верит Кутузову, понимает его в этом нелегком, но единственно верном решении — оставить древнюю русскую столицу.
Тогда все жители, и малый, и большой,
Часа не тратя, собралися
И вон из стен московских поднялися,
Как из улья пчелиный рой.
И вот какой знаменательный разговор происходит между двумя обитательницами московских подворий — Вороной и Курицей:
Ворона с кровли тут на всю эту тревогу
Спокойно, чистя нос, глядит.
«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —
Ей с возу Курица кричит.—
Ведь говорят, что у порогу
Наш супостат».— «Мне что до этого за дело? —
Вещунья ей в ответ. — Я здесь останусь смело.
Вот ваши сестры — как хотят;
А ведь ворон ни жарят, ни варят:
Так мне с гостьми не мудрено ужиться,
А может быть, еще удастся поживиться
Сырком, иль косточкой...»
Разговор и в самом деле знаменательный. Ибо в этом простодушном диалоге двух «простодушных птиц» с предельной, поистине притчевой ясностью обнажается суть одной из сложных и весьма болезненных нравственно-социальных ситуаций того времени, ситуации, в которой проявляется поразительное несовпадение интересов различных слоев русского общества в их отношении к великому общенациональному делу — защите Отечества. В беззаботных речах Вороны — не просто беспечность существа, привыкшего жить «как бог на душу положит». Смысл их гораздо глубже, определеннее, коварнее. За их внешним легкомыслием — лукавый умысел, тайная надежда на дружбу с врагом, с которым ей нечего делить, — словом, все то, что достаточно определенно проявилось в социальной психологии известной части высшего общества того времени.
Тонкая и острая эпиграмма скрыта в басне «Щука и Кот», эпиграмма на адмирала Чичагова, неумелые действия которого позволили Наполеону выскользнуть из окружения на Березине. Басню же «Волк на псарне» хочется назвать эпической — настолько отчетливо и полно выразил в ней Крылов самый «сюжет» народной войны. Не случайно, как свидетельствует один из современников, она так нравилась самому Кутузову. «И.А. Крылов, собственною рукою переписав басню «Волк на псарне», отдал ее княгине Катерине Ильиничне, а она при письме своем отправила ее к светлейшему своему супругу. Однажды, после сражений под Красным, объехав с трофеями всю армию, полководец наш сел на открытом воздухе, посреди приближенных к нему генералов и многих офицеров, вынул из кармана рукописную басню И.А. Крылова и прочел ее вслух. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед», произнесенных им с особою выразительностью, он снял фуражку и указал на свои седины. Все присутствующие восхищены были этим зрелищем, и радостные восклицания раздавались повсюду».
Различные «реалии» эпохи прочитываются в подтексте и многих других басен великого русского баснописца, и проницательные современники всегда умели их прочитать.
Осмысление событий войны
В первый день нового, 1813 года русская армия, преследуя остатки разгромленных наполеоновских войск, перешла Неман. Театр военных действий переносился на территорию Западной Европы. Впереди был еще долгий и трудный путь, тяжелые, кровопролитные сражения, но самый главный, самый драматический период борьбы с наполеоновским нашествием был завершен: здесь, на берегах Немана, для России закончилась Отечественная война.
По окончании Отечественной войны в «военной литературе» наступает некоторое затишье, в общем-то вполне естественное и объяснимое: великая национальная эпопея требовала глубокого осмысления.
В самом изображении войны довольно долго продолжает господствовать прежняя традиция. И это тоже понятно: о войне пишут ее современники, и неудивительно, что они лишь как бы продолжают свою прежнюю, давно определившуюся тему.
Поэзия Ф.Н. Глинки
Современник и участник войны Фёдор Николаевич Глинка писал четверть века спустя, что «события исполинские, прикосновенные к судьбе рода человеческого, зреют, созревают и дозревают в постепенном и непреодолимом ходе времени. Мы, — утверждал он, — может быть, видели первые буквы того, что вполне прочитает потомство на скрижалях истории человечества».
Величайшему в новой истории России событию — Отечественной войне 1812 года — тоже предстояло «дозревать в постепенном и непреодолимом ходе времени». Ибо истинные масштабы того, что совершил русский народ в 1812 году, были столь огромны, а влияние, которое народная война оказала на исторические судьбы России, столь исключительно, что все это и в самом деле могло быть в достаточно полной мере осознано лишь со временем, через годы и годы.
Так, например, Ф. Глинка, написавший свою первую военную песню в июле 1812 г. у стен Смоленска, после войны создает целую «сюиту», отразившую (вернее, предназначенную отразить) наиболее значительные события Отечественной войны — битву под Смоленском («Прощальная песнь русского воина»), Бородинское сражение («Песнь сторожевого воина» и «Раненый воин после Бородинского сражения рассказывает мирным поселянам о нашествии неприятеля и возбуждает в них бодрость сразиться за спасение Отечества»), пожар Москвы («Песнь русского воина при виде горящей Москвы»), наступление под Тарутином («Авангардная песнь») и др. Как и вся поэзия той поры, они лишены исторической конкретности — события угадываются лишь по именам действующих в них лиц да по географическим наименованиям. Некоторое исключение составляют, пожалуй, только стихотворения, посвященные Д. Давыдову, А. Сеславину и А. Фигнеру, особенно последнему, гибель которого описана весьма проникновенно и ярко.