Придавая такое большое значение женской литературе, разные по своим теоретическим установкам представительницы феминистской критики заявили о необходимости создания истории женской литературы, составления антологий женской литературы, организации центров, программ и курсов по её изучению. В основные задачи феминистской литературной критики, как подчеркивают исследователи, входит изучение тем и жанров литературы, созданной женщинами; изучение новых предметов – таких как психодинамика женской креативности, лингвистика и проблема женского языка, индивидуальное или коллективное женское авторство, история женской литературы и исследование биографий отдельных писательниц и их произведений.
Для многих феминистских исследователей именно феминный стиль письма является способом обретения женщиной своей идентичности, своего «голоса» в культуре, собственного места в культурном пространстве. В основе феминистского анализа языка лежит опыт познания женского подавления в культуре, стремление выразить запрещенную традиционной культурой женственность.
В России дискуссия о женской литературе – прозе, поэзии, драматургии, – начатая в отечественной критике полвека назад, стимулировалась и корректировалась по мере знакомства советского читателя с достижениями феминистской критики. В 1980 – начале 1990-х гг. тема женского творчества вызывала острые дискуссии – от полного отрицания до безоговорочного признания этого культурного феномена. Как известно, в патриархальной культуре слова "женское» и "мужское" дают не только биологическое определение, но и являют оценочную категорию. Говоря о ее недостатках или достоинствах, женскую литературу всегда сравнивают с лучшими образцами так называемой "мужской" литературы. Как не раз говорила в своих выступлениях Е.Трофимова, норма, точка отсчета – мужчина, мужское перо, мужской взгляд. Слово "литература" с прилагательным "женская" воспринималось негативно, было ироническим ярлыком, и писательницу, поэтессу (слова, звучавшие оскорбительно), рекомендовалось называть в мужском роде: писатель, поэт. Ее рассматривали лишь как одного из солдат армии литераторов. В постсоветской России продолжалась полемика, главная тема которой – существование понятия «женская литература». Резким неприятием женского творчества проникнуты высказывания некоторых писателей-мужчин, например, Юрия Кузнецова: «Женщины – исполнители, а не творцы. Женщины не создали ни одного великого произведения... Никакого общечеловеческого или, по крайне мере, национального мотива в их стихах не прозвучало» [Кузнецов, 1987].
Такое откровенное неприятие женского творчества идет вразрез с объективностью социальных процессов, с активным участием в них женщин, с уровнем философских теорий по проблеме гендера. Но одним из главных аргументов противников использования данного понятия является утверждение, что наличествует лишь хорошая и плохая литература, которая не делится по признаку пола и не бывает ни мужской, ни женской.
Итак, на одном полюсе располагается точка зрения, согласно которой женская проза если и существует, то вряд ли ее можно назвать Литературой, а все женские имена в истории мировой словесности – исключения, лишь подтверждающие правило, на другом – признание идейно-эстетических ценностей женской прозы. Другими словами, ставится вопрос: «Имеют ли право тексты, написанные женщинами, выделяться в самостоятельную область словесности?» Против попытки развести литературу «под литеры «М» и «Ж» резко выступила критик Наталья Иванова, но ее позиция часто вызывала несогласие. Признание принципиальной разницы между мужчиной и женщиной ведет к признанию и того, что самопознание, самовыражение женщины в литературе отлично от мужского. Как подчеркнула М.Абашева, «женская проза, если отвлечься от ценностных критериев, – факт литературного сегодня, и факт симптоматический, свидетельствующий о начале благотворной дифференциации нашей литературы – жанровой, стилевой, тематической - ее специализации, ранее искусственно сдерживаемой внелитературными факторами» [Абашева, 1992, с. 149].
Ныне накал критической полемики, когда сам факт существования женской прозы отрицался, сменился взвешенными литературоведческими наблюдениями. Проблема принятия конструкта «женская литература» в научной парадигме заключается в том, что она (проблема) является слабым местом современной литературной критики. На неразработанность терминологического аппарата обращала внимание Е.Трофимова. Т.Мелешко вообще сетовала на то, что женская проза еще не стала категорией литературоведения [Мелешко, 2002]. Рассматривая недостатки или достоинства женских текстов, критики всегда, сознательно или бессознательно, сравнивают их с мужскими, используют только уже наработанный терминологический аппарат. Кроме того, проблема женской литературы не может быть решена в сугубо литературоведческих рамках. Деконструкция понятия «женское» может осуществиться только в общекультурном контексте, и понятия «женская литература/женское творчество» должны быть актуализированы не для того, чтобы наделить его некими уникальными качествами, а чтобы, поддерживая дискурс, поднять статус женщины (писательницы, художницы, драматурга, поэтессы) в общественном сознании и продолжить тенденцию равенства полов.
Уточним наиболее значимые точки зрения на женскую прозу. Так, Н. Загурская ставит вопрос о критериях гениальности словесного творчества, ибо «отказывая женскому письму в гениальности, мы тем самым лишаем женщину духа и отбрасываем теоретическую мысль на позиции классической патриархальной философии» [Загурская, 2002]. Это касается и обычных аксиологических оценок женского творчества: «само понятие "оценка" подразумевает фаллоцентрическую, сугубо мужскую позицию оценивающего, что также противоречит как природе женского письма, так и особенностям его восприятия» [Загурская, 2002]. Н. Загурская делает вывод о том, что «женщина-гений опасна для патриархальной культуры тем, что бросает вызов структуре семьи как социальному порядку». В ее статье выделяются следующие черты гениальности (достаточно субъективные): революционность, стремление к новизне, неудовлетворенность существующей традицией. С этой точки зрения женское письмо вполне может быть гениальным, но с другой стороны, в патриархальных культурах именно женщине отводится роль хранительницы традиций. Очевидно, что эта ситуация в некотором смысле противоречит женской природе. Однако неестественность ситуации разрешается, когда женским творчеством становится жизнетворчество, т.е. душевное познание себя. Женская маргинальность, по мнению критика, приводит к тому, что современная культура, далеко не только женская, во многом базируется именно на маргинальных формах ощущения: популярность, скажем, боди-арта как искусства телесных трансформаций или аромотерапии как раздела медицины трудно переоценить. И это означает, что современную жизнь одухотворяет собой именно женский гений [Загурская, 2002].
Обратимся к статье М. Завьяловой «Это и есть гендерное литературоведение. Современная женская литература: поиски традиций и новых языков». Автор пишет: «Когда я читаю литературу, написанную женщинами, мне всегда хочется пробовать ее на соответствие себе, на аутентичность. Не так важно, о чем она, эта книжка, которую я читаю. Но пишет ли автор действительно о себе, что-то открывая и сохраняя контакт с живой тканью своего "я" - и, значит, скажет кое-что о касающемся и меня, – или же пользуется чужими заготовками, уже имеющимися кубиками, и таким образом метит в пустоту и производит мертвечину?» [Завьялова, 2000].
М. Завьялова считает, что литература невозможна без опоры на традиции, но «писатели-мужчины, развивая готовое, не выходят за пределы своего живого опыта и пишут живое, потому и не выпадают из движения литературы. Женщины же некоторым образом не знают, чем они пользуются в своих литературных трудах, какими орудиями и какими строительными материалами». Автор выделяет проблему идентификации женщины как основную. Определить себя женщиной – «значит дать себя в объекты», отождествить себя со своим телесным комплексом, приравнять разнообразную сущность (entity) к одному ее уровню, а невостребованная часть личности будет требовать самостоятельного существования. Выход М. Завьялова пытается найти в гендерном конструкте, который она определяет как «социокультурную установку, основанную на половом различии». Гендер позволяет не только на половом, но и на социокультурном уровнях решить проблему самоидентификации женщин-писательниц.
Т. Ровенская, защитившая первую диссертацию по гендерному аспекту женской прозы, утверждает, что женщина в доминирующих случаях становится темой или объектом любых дискурсов: романтических, реалистических, постмодернистских и пр. И даже как говорящий субъект она чаще всего рассматривается этими дискурсами внутри культурно-лингвистического конструкта в рамках определенных, присущих им традиций (Ровенская, 2000). По мнению Т.А. Ровенской, сложность и противоречивость феномена женской прозы проявляется на уровне самоидентификации. Она говорит о том, что, идентифицируя себя с женской прозой – как воплощением феминной идеи, авторы в то же время испытывают всю меру отчуждения от нее и не только под воздействием внешних регулирующих сил, но и потому, что в целом сами бессознательно являются носителями и выразителями все той же патриархальной культурно-лингвистической традиции. Более того, сама степень маскулинности и феминности в женском творчестве тоже может быть различна. Процесс идентификации поднимает и острые дискуссионные проблемы в области исследования настоящего явления. Ровенская предлагает рассматривать женскую прозу как художественно-эстетический феномен, но в отечественном литературоведении стал вопрос, явилось ли это понятие возможным исключительно на основе гендерной общности, или же прослеживаются реальные закономерности на уровне мировосприятия и мироотражения как всей женской прозы в целом, так и в творчестве отдельных ее представительниц.