В 90-е годы Борисом Екимовым создается ряд произведений, в которых проявляется стремление писателя постичь важнейшие коренные основания человеческого бытия. В них повествование излагается от первого лица, и кажется, что мы слышим голос самого автора.
И очень часто тема смысла жизни неразрывно связана с темой родины. Только здесь, на родной земле, и возможно счастье.
«Да, никакой тьме не скрыть от глаз человека ту пядь земли, что родилась вместе с ним и держала его на руках чаще матери; подставляла свою мягкую ладонь, когда он падал, не удержавшись на нетвердых еще ножонках; лечила его мальчишеские ссадины - без всяких лекарей, травой своей, лопушком ли, подорожником или просто легкой пылью; кормила во всякие годы купырем, козелком, калачиками, чередой, кислым щавелем, сладким солодком, березовыми и тополевыми сережками, грибами да ягодами, безотказно кормила и в лихие годы, и в добрые, поила чистой водой и подняла на ноги.
Никакая тьма, кроме смертельной, не скроет от глаз человека ту пядь земли, что зовется его родиной». («Переезд»)
Причем звучит эта тема родины, как и в приведенном случае, чаще всего в органической, неразрывной связи с темой природы.
Изображение окружающего мира подчинено утверждению идеи самоценности жизни – одной из главных в творчестве писателя. Критик Горловский считает, что главное в Екимове «влюбленность автора в обыкновенную жизнь».
Рассказ «Музыка старого дома».
«Прежде, в годы молодые, любя музыку, ходил я на филармонические концерты, в оперный театр. Рояль, нежная скрипка, могучий орган, симфонический оркестр, романс, песня, ария, дуэт или опера - все было по сердцу.
Прошло время. А теперь?.. Спасибо музыке! Она помогла мне - не вдруг! - но услышать и прежде неведанную музыку жизни.
Поневоле внимаешь грозе, шумному ливню, могучему ледоходу, морскому шторму. Но понемногу, словно отворяется слух. От грома и молний переходишь к простому, будничному, но не менее прекрасному и оно всегда рядом, возле старого дома, в нашем дворе.
В детстве все мы грезим чем-то далеким, великим: Гималаями, Альпами, Великим Океаном - красой непостижимой. Спасибо художникам. Они мне открыли глаза и помогли увидеть иное. Этюд в Русском музее. Даже не помню чей, кажется Шишкина. Клочок земли, трава и простые ромашки. Но вдруг, словно стены ушли и большого города нет, а живая земля - вот она, и живая трава, цветок. Разве не чудо? Или портрет Нади Дервиз, Валентина Серова, неоконченный, написанный даже не на холсте, а на листе кровельного железа. И вовсе ведь не, красавица. Но какие глаза… Какое лицо дивное! Вот он - твой человек, мне близкий. А сколько их рядом?.. Проходят мимо мною незамеченные. Спасибо художникам. Они помогли мне. Теперь я в музеях бываю редко, но всякий день вижу красоту земли, людей, жизни. И все это здесь, возле старого дома».
«Голос неба»
«… Порой даже в обыденной жизни: в городской толчее, домашних заботах, случайно поднимешь глаза и замрешь, обо всем забывая. Виной тому ― далекое небо, облака или вечерняя звезда: глазам - отдых, сердцу - покой, душе – великое утешенье. Это ― высокий голос, который порою зовёт нас, поднимая от хлябей земных, чтобы помнили: на белом свете живем под белым небом».
Главная идея рассказа «Проездом» заключается в том, что жизнь, данная человеку, обладает абсолютной ценностью, мир природы прекрасен и вечен, перед лицом его мелкие людские страсти кажутся нелепыми. Эта мысль подготовлена предшествующим пейзажем – описанием Дона, речного простора, земли, которая открывается взору наблюдателя с высокого донского берега. Главное в этом пейзаже - ощущение безграничности пространства.
«Мелкие людские свары кажутся такими нелепыми на… клочке земли, плывущем в зеленом и голубом мироздании.
А ночью, особенно осенью, когда звездный мир опускается на эту землю и греет, и холодит душу вечным, как тогда не понять, что земная твердь – лишь малый островок в вечном пространстве, и долгом времени, а ты и вовсе – пыль. Вот и радуйся, что живешь в этом ослепительном и божественном мире, живи и радуйся с благодарностью в сердце и на устах».
«Счастье жизни – в самой жизни, любви к родной земле», - убеждают нас екимовские герои, это было для нас настоящим открытием.
Главное и мелочи в жизни героев рассказов Екимова.
Рассуждая о счастье и смысле жизни, мы задумались, что же является для героев Екимова главным, а что – несущественным? Об этом повествуют нам рассказы «Говори, мама, говори…», «Тары да бары», «Розовый куст», «От огня к огню».
В рассказе «Розовый куст» герой занят обычном делом – машину угля ему надо привезти, в сарай перетаскать. Вышел он на крыльцо и вдруг «увидел: роза расцвела… Еще вчера стоял зеленый, а нынче усыпан был алыми розочками. И светил, словно играла на нем молодая утренняя заря. Играла и не гасла». И что-то изменилось в человеке, перевернулось в душе. Сердце, раскрывшись навстречу прекрасному, словно оттаяло, ожило.
За уголь надо было платить на почте. Кассирша зло обрезала его, не стала оформлять документы: передача денег. «Не хотелось сегодня ругни, не принимала душа. - Ну и гocподь с тобой, - сказал он. - Подожду. Полчаса, что ли, у тебя эта канитель. Покурю на воле. ― Он смотрел на кассиршу и жалел ее.
- Подождy… - сказал он. - Делай свое. Я нынче в отгулах. Два дня, некуда спешить. И роза у нас нынче расцвела, - некстати добавил он и рассмеялся.
Солнце поднималось вверх, припекало. Цветущий куст нынче стал и вовсе красив, он словно облился весь алостью, сверху донизу. На зеленой листве, в тени цветы нежно пунцовели в каплях росы, а сверху горели рдяным огнем, источая чуть слышный запах.
Отдыхая, Тимофей присаживался подле цветущего куста. Курить не хотелось. Он шумно нюхал, ловил тонкий цветочный дух, глядел на розы, и щурились глаза в улыбке ли, в усмешке над собой. Ведь сроду цветов не любил, мужик».
С тещей отношения у него не очень складывались, а тут он вдруг понял, что все это мелочи, все эти глупости и обиды.
«Он курил, и какие-то мысли бродили в голове: о сегодняшнем дне; о жизни, о теще и о себе тоже. Он глядел на летнюю кухню. Ее строили флигелем, теплую, в зиму жилую, с дальним прицелом - для стариков. Тимофеевы старики померли. А теще пора уже сюда и переходить на покой, нечего одной мыкаться. А старое, все эти глупости, всякие лейтенанты и прочие обиды - чего поминать. Сам уж не молоденький, виски седые. Надо сказать Валентине.
Свои вспомнились, мама и отец - покойники. Детство. Как жили, господи… После войны особенно. Вспоминать тошно. А теперь – грех жаловаться. Лишь бы войны не было»... И в этот дом тоже приходит тепло и любовь. А ведь это и есть самое главное.
Особенно взволновал нас рассказ «Говори, мама, говори…». У Катерины – иссохшей, горбатенькой от возраста, но еще проворной старушки, дочь живет в городе, полторы сотни верст от нее. Тяжело ей одной на хуторе, но появился «связной» - телефон-мобильник:
« Мобила!- горделиво повторяла она слова городского внука. - Одно слово - мобила. Нажал кнопку, и враз ― Мария. Другую нажал - Коля. Кому хочешь жалься. И чего нам не жить? - вопрошала она. - Зачем уезжать? Хату кидать, хозяйство…
Запоет веселая музыка, вспыхнет в коробочке свет. Поначалу старой Катерине казалось, что там, словно в малом, но телевизоре, появится лицо дочери. Объявлялся лишь голос, далекий и ненадолго.
- Мама, здравствуй! Ты в порядке? Молодец. Вопросы есть? Вот и хорошо. Целую. Будь-будь.
Не успеешь опомниться, а уже свет потух, коробочка смолкла…
-Не успеешь и рта раскрыть, а коробочка уж потухла.
- Это что за страсть такая ... - ворчала старая женщина. - Не телефон, свиристелка. Прокукарекал: будь-будь… Вот тебе и будь. А тут...»
Но много было в ее жизни стариковской такого, о чем хотелось рассказать поподробнее: о своих снах, незначительных для других событиях, о том, как упала она возле груши-черномяски, которую ой как любила дочь. Но в ответ слышала:
«Мама, говори, пожалуйcтa, конкретней. О себе, а не о черномяске. Не забывай, что это - мобильник, тариф. Что болит? Ничего не сломала?»
Но мелочи эти тоже важны. А еще важнее то, что близкие люди живы. К счастью, дочь это вовремя поняла. Ведь важно не то, о чем говорит близкий человек, а то, что он говорит, просто живет.
«В далеком городе дочь ее слышала и даже видела, прикрыв глаза, старую мать свою: маленькую, согбенную, в белом платочке. Увидела, но почуяла вдруг, как все это зыбко и ненадежно: телефонная связь, видение.
- Говори, мама ... - просила она и боялась лишь одного: вдруг оборвутся, и, может быть, навсегда, этот голос и эта жизнь. - Говори, мама, говори ...»
В рассказе «Тары да бары» «старый дом, который долгие годы казался уютным и теплым, стал вдруг тесен». Суета, мелкие обиды разрушили его тепло.
«То бабушка Люба молодым не угодит, а Валентина фыркнет, то сами молодые чего-нибудь не так сделают. Слово за слово… Скандал не скандал, но жить стали по-другому.
Бывало, вечером сходятся - тары да бары…
Хорошо во дворе сидеть. Вечерeeт. Играет в небе заря. Разговоры идут, как да что. Бабушка Люба уличные новости передает, Полина да Валентина - свои. Соседи подойдут. Тары да бары...
Но нынешним летом скамейка под грушей часто пустовала. Или бабушка Люба одна подремывает. Соседка заглянет, скажет: «Не сидите?..» - и уйдет. Иной раз Полина подсядет ненадолго. А молодые - в комнате. Валентина из дома ли, в дом пробежит - и все. Невесело стало.
И тогда уходит бабушка Люба в огород, ища там заботу. Или с кошкой беседует».
А тут котенка увидела.
«Мимо проходила дочь. Бабушка Люба позвала ее:
- Иди, глянь…
- Чегo? - остановилась Полина.
- Как дите…
Он был так хорош, этот маленький пушистый котенок, во всей своей детской прелести, так наивно, доверчиво смотрел он в мир. Смотрел, смотрел и зевнул.
Дочь и мать разом заулыбались.