Ю. Лотман отмечает, что смысловой потенциал символа всегда шире, чем их реализация. Поэтому символ может вступать в неожиданные связи, изменять свою сущность неожиданно деформировать текстовое окружение. "Символ выступает как бы конденсатором всех принципов знаковости и, одновременно, выводит за рамки знаковости. Он посредник между семиотической и несемиотической реальностью. В равной степени он посредник между синхронией текста и памятью культуры. Его роль - роль семиотического конденсатора" [30; c.160].
И.А. Швед рассматривает символ как "феномен культуры, специфическую понятийную структуру, воплощающую внешне воспринимаемый образ, содержащий множество смысловых реальностей, сформированных на основе достижений предыдущих культур" [7; c.13].
По причине того, что смысл - многоаспектная категория, для его передачи могут использоваться различные символы; с другой стороны, символ наделяется множеством смыслов, обладает комплексом значений. Символ - результат развития человеческой мысли и средство художественного восприятия мира.
Но на протяжении истории человечества, с развитием наук происходит уход от чувственного восприятия. Символ терял то значение, которыми наделялся ранее.
Вырождение символов вызвало путаницу, которая царит в греческой мифологии, лишенной сегодня какой бы то ни было метафизической ценности. Мифы трансформировались в простой вымысел, что сами греки признали уже двадцать веков назад и что затрудняет выделение первобытных ритуалов, затерянных в нагромождении случайных эпизодов.
С течением веков священный характер этих повествований постепенно исчезал, все более скрываясь под их поэтической и романтической интерпретациями, иногда приносившими вред из-за неизбежных искажений, ибо всеобщая двойственность священных символов обнаруживается именно в мифах. Это происходит тем более легко, что слово "священный" не означает "чудесный", разве что слово "чудо" является для нас религиозным обозначением некоего события. "Становясь всеобщим, - сказал Лейбниц, - чудесное уничтожает и поглощает то, что есть в нем необыкновенного, так как придает ему смысл… Вся природа полна чудес, но чудес разумных".
В этой перспективе первичность мифа вполне "не зависит от происхождения", по словам Канта, и является "образом абсолюта", по мнению Гегеля, или, говоря современным языком, "логически подразумеваемой и общей на всех уровнях структурой", по определению Клода Леви-Стросса, что объясняет ее многозначность и универсальность. Мифы и ритуалы в действительности - дополнительные способы выражения той же судьбы, поскольку ритуалы представляют собой ее литургический аспект, а миф - осуществление через эпизоды прожитой истории.
Ибо развитие теоретической истины в мифах не является выдумкой, по меньшей мере потому, что "выдумка", она же "фабула" (fable), происходит от корня, означающего "слово" (fabula), между тем как "миф" происходит от другого корня, означающего "бессловесный" и "безмолвный" (mutus). А мысль о бессловесности связана с вещами, которые по своей природе не могут быть выражены ничем, кроме символов. Мифы и чудеса родились, таким образом, из одного и того же эзотерического мировоззрения, характер которого вытекает из их первостепенности и необходимости.
Следовательно, тенденции, выявленные мифами, - это прототипы, стоящие на заднем плане любого спектакля, как воспоминание о предках, забытое даже теми, кто участвует в этих репетициях. Всякая существенная деятельность человека, отвечающая его потребностям, становится, таким образом, тематической и повторной. Миф предлагает себя в качестве логического примера действия, пристрастия или духовности, при этом цели, которых они домогаются, позволяют различить три возможности их метафизической реализации - действие, любовь и познание.
В историческом аспекте эти возможности могут принять вид героя, пустившегося на поиски богатства, славы и святости. Актеры сменяют друг друга, но их амплуа остаются, поскольку мы знаем, что темы жизненных ситуаций не могут превысить весьма малое число из возможных.
В любом случае над логикой мифов довлеет архаическое направление мыслей, упорствующее в неизменной позиций, и "цивилизованное" сознание тех, кто счастлив спроецировать свои надежды, страхи или страсти на личность героя, именуемого Крезом, Александрой или Буддой. Поскольку герой любого мифа заменяем, миф каждый раз навязывает свой образец, зачастую скрытый под романтическим флером.
В этой необъятной демонстрации триумфов и катастроф никакая судьба не в силах исчерпать мифическую тему во всей ее полноте.
На современном этапе развития литературы наблюдается тенденция к возвращению к духовному наследию предшествующих культур через обращение к мифам и символам как к средствам познания окружающего мира и самое себя.
"Ибо я же - первая и я же - последняя.
Я - почитаемая и презираемая.
Я - блудница и святая.
Я - жена и дева.
Я - мать и дочь.
Я - руки матери моей.
Я - бесплодна, но бесчисленны дети мои.
Я - счастлива в браке и не замужем.
Я - та, кто производит на свет, и та, кто вовек не даст потомства.
Я облегчаю родовые муки.
Я - супруг и супруга.
И это я родила моего мужа.
Я - мать моего отца.
Я - сестра моего мужа.
Поклоняйтесь мне вечно,
Ибо я - злонравна и великодушна"
[6; 212]
Пауло Коэльо - великий писатель, философ, мудрец и просто человек, в жизни которого огромную роль сыграли женщины. Ими он восхищался, любил, предавал, посвящал книги.
Как в 1998 году сообщил писатель: "Мою первую жену звали Вера, она была из Югославии, намного старше меня. Ей было тридцать три, когда мне исполнился двадцать один. Она научила меня всему, из чего строятся отношения, начиная с секса и заканчивая умением вести диалог. Моя вторая жена - это та, кого я называю безымянной, именно ее вместе со мной похитили и пытали, и с ней я повел себя как трус… Третья, на ком я женился, сыграла очень важную роль в моей жизни. Она была совсем юная, ей было девятнадцать, а мне двадцать девять. Она работала со мной в фирме звукозаписи. Хотя я тогда считал себя уже совершенно нормальным, я очень плохо с ней обращался, ей пришлось пережить со мной много такого, что травмировало ее. Что делать, таким я был тогда. При этом я бы ничего не добился в жизни, если бы не эти женщины, обладавшие большей духовной зрелостью, чем я. И сегодня моей жене Кристине я обязан моим душевным спокойствием. Именно с женщинами я веду все свои профессиональные дела, они мои литературные агенты и издатели. Женщины каждую минуту присутствуют в моей жизни" [6; с.36]
В романе "Ведьма с Портобелло" ведущее место отводится осмыслению женского начала. Главная героиня - многозначный образ - символ, через который писатель пытается донести до читателя истинное предназначение женщины.
Данное произведение можно отнести к эзотерическим, так как нет упора на приверженность к какой-либо определенной религии, вере, а есть доказательство того, что БОГ есть, но в различных проявлениях и с различными именами и является единым для всех. Приверженцы и творцы современного эзотеризма, как правило, усматривают его истоки в процедурах постижения мира, а также в психических техниках, присущих Иисусу Христу, Будде и сторонникам гностицизма. Изотерические средства воздействия человека на материю подчеркнуто отвергают инженерные технологии, будучи принципиально обращены лишь к духовно - энергетическому потенциалу самих людей.
Взаимные оценки и взаимоотношения между эзотеризмом, наукой и религией позволительно интерпретировать как вполне равноправные и сопоставимые. С позиции любой из этих духовных традиций остальные являют собой ее частный случай. Исходными "онтологичными" началами для них выступают эзотерическая реальность, либо природа с ее законами, либо Бог.
К фундаментальным основаниям эзотерического видения мира относятся, согласно установившейся традиции, по В.М. Розину, следующие:
критика ценностей обыденной жизни и культуры;
вера в существование иной, подлинной, эзотерической реальности;
убеждение, что человек способен при жизни интегрироваться в эту реальность - при непременном условии трансформации своей личности, интенсивной духовной работы, переделки себя в иное существо;
признание глубокой взаимозависимости микро - и макрокосмоса (искусство алхимии, магия и тому подобное);
важность освоения различных психических техник.
Конечная цель изотерических усилий, нередко обозначаемых как "полет в себя", - попадание в истинный мир своего учения: душа "сама сподобится стать духом". Внутренний преобразованный мир изотерика расширяется до пределов мира внешнего, замещает его. Природа религиозной молитвы интерпретируется в эзотерике как разновидность медитации, как целенаправленный перевод сознания через некий порог. Целью технологий эзотеризма выступает борьба с земными страстями: переделка "посюстороннего", полностью земного индивида в существо эзотерическое, готовое к индивидуальному спасению. Истины эзотеризма адресованы человеку, и только через него они соотносимы с внешним миром.
"…по теории Карла Густава Юнга, все мы пьем из одного источника. Он называл его "Душа мира". Хотя все мы пытаемся быть независимыми, часть памяти у каждого из нас - общая для всех. И все мы ищем идеал в красоте, в танце, в Божестве, в музыке.
Юнг разделял индивидуальный прогресс на четыре этапа: первый - это "Персона", маска, которую мы носим изо дня в день, веря, что мир зависит от нас, что мы - отличные родители, а наши дети нас не понимают, что наши хозяева несправедливы по отношению к нам, что все люди мечтают никогда не работать и посвятить жизнь путешествиям. Многие сознают, что здесь кроется какое-то заблуждение, но, не желая ничего менять, стремятся как можно скорее выбросить эту мысль из головы. Лишь единицы пытаются постичь суть этого заблуждения и в результате обретают "Тень".