…I would be her guest – as I was her child: my mother would lodge me without money and without price…
Олицетворение природы и называние ее my mother явно говорит о том, насколько Джейн ценит природу, насколько она ею дорожит и восхищается.
…Beside the crag, the heath was very deep when I lay down my feet were buried in it; rising high on each side, it left only a narrow space for the night to invade. I folded my shawl double, and spread it over me for a coverlet; a low, swell was my pillow…
Этой ночью ее кроватью был вереск, который был очень густой, а подушкой – мшистая возвышенность. Причем вереск был настолько густ, что она буквально утонула в нем, защищенная со всех сторон.
А теперь рассмотрим тридцать шестую главу, которая является поворотным пунктом в романе и близит читателя к концу.
После того как Джейн слышится таинственный голос, зовущий ее и она подчиняется его призыву, она покидает Мурхауз (Moor House) и отправляется в Торнфильд.
The daylight came. I rose at dawn.
…It was the first of June; yet the morning was overcast and chilly: rain beat fast on my casement.
Джейн торопится, она встала на рассвете, чтобы скорее покинуть Мурхауз и ринуться навстречу своему счастью. Но дождь как будто пытается ей помешать, но это не препятствие для решительной Джейн. Спустя полтора суток она оказывается в Торнфильде, погода прекрасна.
The brightening day gleamed…
Неслучайно и упоминание первое июня, как будто начинается новый этап в ее жизни. Вот она в поместье, где ей все так близко и дорого.
How I looked forward to catch the first view of the well-known woods! With what feelings I welcomed single trees I knew, and familiar glimpses of meadow and hill between them!
At last the woods rose; the rookery clustered dark; a loud cawing broke the morning stillness.
…I had coasted along the lower wall of the orchard – turned its angle: there was a gate just there, opening into the meadow…
А сколько раз она была в этой роще, в этом саду: размышляла о жизни, разговаривала с мистером Рочестером и просто наслаждалась красотой природы!
Наречие how и forward несут сильное эмоциональное значение. Для Джейн так важно скорее приблизиться не просто к хорошо знакомой роще, и быстрее войти в дом, где она найдет ответ на голос, который так ее ждал, звал.
Прилагательные well-known и familiar говорят о том, насколько все ей здесь хорошо известно и знакомо. Употребление глагола welcomed говорит о том, с какой радостью и трепетом она встречает деревья.
Но она видит подтверждение своему сну: дом развален – он сгорел. Мистер Рочестер едва уцелел, потеряв зрение. Здесь опять прослеживается влияние романтизма. Этот пожар – символичен, в котором погибает сумасшедшая жена Рочестера и сгорает все имущество. Ослепший Рочестер – символическое выражение понесенной им кары, хотя для современного читателя вина его не очевидна.
Итак роман Ш. Бронте «Джейн Эйр» - это синтез романтизма и реализма. Сюжет романа связан с длительной романтической традицией: он не очень правдоподобен, хотя в этом скрыто и своеобразное обаяние. Сказалось чтение готических романов и произведений романтиков. Замок Рочестера, скрывающий мрачную тайну, внезапные появления ужасной женщины, прерванная свадьба, полученное героиней богатое наследство, пожар, в котором гибнет жена Рочестера и его замок, наконец, счастливый конец – все это вполне соответствует канонам увлекательного, романтического романа.
Но Ш. Бронте остается реалисткой в самом главном – в правдивом и типическом изображении социальной среды, социальных отношений и человеческих характеров. Наиболее отталкивающий и гротескный образ в романе – священник Брокльхерст, «попечитель» и, в сущности, убийца девочек-сирот в Ловудской школе. Идеализированные образы священников, кротких и чуждых корысти, наводнявшие викторианскую литературу, отвергнуты Ш. Бронте, хорошо знавшей клерикальную среду.
Молодой пастор Сент-Джон наделен верностью религиозному долгу; но, по существу, это педант и фанатик, приносящий в жертву все живые чувства и человеческие отношения.
Финал романа отличается от слащавого и фальшивого happy end, присущий викторианскому роману. Он отличается тем, что писательница сумела передать накал страстей, глубину возникающих у героев вопросов и переживаний.
Роман «Джейн Эйр», одновременно поэтический и беспощадный, стал новым словом в английской литературе XIX века.
Роман насыщен описаниями природы, в мельчайших подробностях, язык описаний богат стилистически: здесь и эпитеты, и метафоры, сравнения, повторения и т.д. Состояние природы передает настроение главных героев: их состояние души, переживания, сомнения, смятения. Олицетворение природы (чаще всего луна) неслучайно: природа несет тайный смысл и является предзнаменованием важных событий в судьбе Джейн.
3.3 Сравнительный анализ двух романов
Критики отнесли романы Ш. Бронте «Джейн Эйр» и Д. Остен «Гордость и предубеждение» к критическому реализму. Несомненно, что оба романа вошли в историю английской литературы в ее «золотой фонд» и являются любимыми книгами англичан. Но мы видим разницу в этих двух романах – это касается не только сюжетов, но и тех литературных течений, которые нашли отражение в них.
Несмотря на то, что Ш. Бронте родилась спустя год после смерти Д. Остен, ее роман вобрал в себя черты и романтизма и реализма. Современные критики относят роман Ш. Бронте к чистому романтизму, ими подчеркивается невероятность некоторых сцен. Говоря о невероятности некоторых эпизодов, критики имеют в виду неправдоподобные совпадения в третьей части романа: бежав из Торнфильда, Джейн случайно попадает именно в Мур-Хауз, обитатели которого оказываются ее дотоле неизвестными двоюродными сестрами и братом. Очень кстати также умирал на Майдере незнакомый Джейн дядюшка, оставив ей свое состояние. Молния, поражающая каштановое дерево, под которым Рочестер делает Джейн предложение и, таким образом, собирается стать двоеженцем, олицетворяла власть надмирных сил, грозящих клятвопреступнику. Все это было действительно проявление эстетики романтизма с ее элементами случайного совпадения, неожиданности, сверхъестественной мотивацией поступков:
Автор, например, в торнфильдской части романа иногда стремится передать «истину страстей» в «предполагаемых обстоятельствах». Однако, образы, привычные для романтической эстетики, оживают в «Джейн Эйр» на новом этапе – овладения художником реальной современной действительностью. Так, Рочестер во многом еще герой романтический, байронический: у него «загадочная» внешность, Рочестер некрасив, но сама его некрасивость выразительна, значительна – «оригинальна». Его окутывает некая тайна. Он владелец старинного особняка – «замка» в котором происходят таинственные события, а ночью раздается зловещий, леденящий душу хохот.
Рочестер весьма туманно и уклончиво говорит о себе и дает понять Джейн, что совесть его неспокойна, а житейский опыт весьма тяжел и такого свойства, которое в обществе порицается. Рочестер разочарован, угрюмо мрачен, эгоистичен, в нем много от типичного байронического героя-одиночки, бунтаря. Любовь Рочестера и Джейн контролируется неким сверхъестественным вмешательством: гроза, которая разражается вскоре после объяснения Рочестера и Джейн, как бы предупреждает клятвопреступника о неминуемом возмездии. А невероятные совпадения в третьей части романа, а вещие сны Джейн и звучание таинственных «голосов», а экскурсы в область народного фольклора – конь Рочестера кажется Джейн призрачным сказочным конем Гитрашем. Да и вообще у Джейн самая причудливое воображение, это так явно проступает в ее рисунках, полных «роковых» и многозначительных символов.
Но сквозь этот романтический покров явственно пробивался свет современного реального дня. Снова Джейн, пронзительная по силе правды и эмоциональному накалу, совлекают с героя романтический флер. И уже не байронический герой перед нами, а не очень щепетильный в отношениях с подчиненными деревенский сквайр. «Неправдоподобное» в «Джейн Эйр» постигается по законам реалистического искусства, не отвергающего воображение. Оно непонятно лишь тем, для кого реализм не только строгое воспроизведение действительности в формах самой действительности, но ее прямое натуралистическое фотографирование. Бронте понимала реализм по-иному и писала на основе своих, уже сложившихся к середине 40-х годов эстетических принципов. В ее понимании реализма еще велик пласт романтизма.
«Джейн Эйр» – роман, обладающий большой познавательной и эстетической силой как произведение критического реализма. Типизм очень многих образов в нем, критическая интонация в обрисовке людей, подчиненных власти всесильных денег, совершенно очевидны. Громко звучит в книге и мотив протеста – протеста обездоленной и бесправной личности против тех, кто лишь в силу богатства и привилегий мнит себя вправе унижать и третировать «нижестоящего». Но бунт Джейн реализован в романе скорее романтическими, чем реалистическими приемами.
Что касается описаний характеров священника Сент-Джона Риверса (портрет убежденного пуританина XIX века) и попечителя Ловудской школы Брокльхерста – то здесь достигается большое мастерство Бронте-реалиста.
А в романе Д. Остен «Гордость и предубеждение» мы видим «чистый» реализм.
Ее эстетическая позиция непреклонного и убежденного реалиста: прекрасно для Остен только то, что правдиво.
Неприятие романтиков было у Остен результатом своеобразного фанатизма в отношении к реализму, служение которому составляло смысл всей ее жизни.
«Гордость и предубеждение» – прежде всего глубоко реалистическое изображение характеров и нравов пусть не всего английского общества, но его привилегированных пластов в конце XVIII – начале XIX века. Но и не только нравоописание. Остен с большим мастерством подлинного художника, притом художника нового времени, вглядывается в причины и побуждения, раскрывает душевную жизнь если не всех, то главных персонажей своей книги. Наконец, она говорит о серьезных вещах в таком комедийном ключе, что роман ее читается как остроумнейшая комедия в лучших традициях богатой драматургической культуры Англии. При этом писательница нигде не впадает в преувеличение и если порой – преимущественно в изображении второстепенных персонажей подходит к самой границе гротеска (Коллинз, миссис Беннет, отчасти леди де Бер), то, как правило, удерживается в рамках тончайшей иронии.